Сюжет фильма, так глубоко травмировавшего искушенную фестивальную публику, повествует о серийном убийце. Маньяк, воплощенный актером Мэттом Диллоном, рассказывает пять кровавых эпизодов из своей биографии, в которых фигурируют расстрелянные дети, отрезанные груди, размазанное по асфальту лицо, гора замороженных трупов и другие впечатляющие детали. Прежде всего имеет смысл написать, что фильм "Дом, который построил Джек" – это невероятно умное, мастерски снятое кино в лучших традициях гениального режиссера. Статья будет не об этом. Она будет о человеческой психике. Способность к эмпатии – к сопереживанию другому человеку или живому существу – дана нам природой как необходимое условие выживания. Люди — социальные существа, живущие в группах. Эмоциональный контакт с другими членами группы дает возможность коммуницировать, координировать свои действия для достижения цели – удачной охоты или победы в войне с другим племенем. Этот механизм гораздо древнее речи, он роднит нас со стадными млекопитающими. Эмпатия лежит в основе восприятия любого искусства.
Например, в кино зритель идентифицирует себя с героем фильма и сопереживает ему, испытывает те же чувства и эмоции. То есть, если героя бьют, отрезают часть тела или убивают, вовлеченный в просмотр зритель может испытать шок, страх, ужас, гнев, отвращение. Чувствительные люди могут получить реальную психологическую травму просто смотря на экран. Читатель, знакомый с историей кино, может заметить как менялась выразительность тех или иных сцен в этом молодом виде искусства. На заре кинематографа поцелуй мужчины и женщины в кадре был под запретом как шокирующее и неприличное зрелище. В середине прошлого века стали возможны робкие целомудренные лобзания. А как выглядят сцены любви сейчас — порноиндустрия раздвинула рамки дозволенного до немыслимых масштабов. Тоже самое происходит с насилием. Корни этого колоссального расширения границ допустимого к показу лежат за пределами искусства. Всему виной технологический прогресс.
Раньше человек переживал свои личные неприятности и мог сопереживать несчастью своего соседа по деревне. Все остальные чужие невзгоды были настолько далеки, что механизмы эмпатии не запускались. Теперь горе всего мира у каждого в смартфоне. Требования к эмпатии конкретного человека возросли в разы. Теперь он должен сопереживать убитым в Сирии солдатам, задыхающимся в пожаре детям, подросткам-самоубийцам, растерзанным хабаровскими живодерками кошками... Их страдания в открытом доступе – в текстах, фотографиях и видео (зачастую, в прямом эфире), и не реагировать на них физически невозможно. Что же делать? Не смотреть телевизор, не читать газет и не иметь страниц в соцсетях? Стать отшельником?
Травматичный опыт может разрушить психику, и она себя защищает всеми доступными способами. Если изолироваться от информационного пространства не получается, есть только один выход – адаптация. Пороги чувствительности растут, люди черствеют, включить эмпатию становится все сложнее и сложнее. А художники отчаянно хотят ее запустить, ибо ударить по струнам человеческих душ – их главная задача. Вот они и бьют все сильнее и сильнее, задействуют тяжелую артиллерию. А Каннский кинофестиваль стал полигоном для испытания этих сокрушительных ударов. В прошлом году зрителей шокировал фильм "Теснота" российского режиссера Кантемира Балагова, содержащий документальный кадры казней российских солдат чеченскими боевиками. Зрелище куда сильнее травмирующее, чем сцены из нынешней картины Триера, ибо настоящее убийство всегда страшнее постановочного. Даже самого натуралистичного. Но вот незадача – достигнув цели и пробив броню несчастного зрителя, художники могут все равно остаться непонятыми. Человек, тонущий в своей травме, часто неспособен услышать автора, потому что его мышление меняется. А для восприятия произведений искусства нужны операции анализа, синтеза и установления ассоциативных связей, которые у травмированных людей работают с перебоями. Просмотр фильма "Теснота" воскресил в моей памяти детскую травму. Ребенком я в слезах дочитывала "Му-му" Тургенева. Все смыслы и содержания, заложенные автором в повесть, ради которых ее включили в школьную программу по литературе (оценка крепостного права, описание произвола помещиков и страдания крестьян), прошли мимо меня. Мне было очень жалко собачку, и это переживание помешало мне воспринять объект литературного искусства. Вот и после просмотра "Тесносты" не осталось ничего, кроме гнева на автора и фестиваль. За то, что заставили это посмотреть. Хотя менее впечатлительные коллеги уверяют, что фильм выдающийся. Вот и получается, что любой экстравагантный и жесткий прием автоматически сокращает аудиторию, способную к восприятию фильма.
Кино, как и любое другое искусство – это акт коммуникации.
Общаться можно по-разному – рассказать анекдот, поговорить по-душам, наорать благим матом. Когда разговор начинается с удара собеседника лицом о стол, дальнейшее продолжение содержательной коммуникации становится невозможным.
Говорить уже не о чем. Собеседник либо даст сдачи, либо убежит сломя голову.
Так и поступили зрители на премьере "Дома, который построил Джек" – сбежали, лишив себя шанса досмотреть шедевр до конца.