Он выступит 16 ноября с
программой "Великие романтики". Музыкант, которого публика любит за яркую, экспрессивную
манеру игры, глубину трактовок и безукоризненную технику, исполнит сочинения Шумана, Шопена и Скрябина. Корреспонденту "Утра"удалось задать маэстро несколько вопросов. - Со школьных лет
многие помнят три великих "Ш" музыкального романтизма - Шуберт, Шуман, Шопен. У
вас же в программе вместо Шуберта Скрябин, его ранние прелюдии. Какова
внутренняя логика программы? - Каждая конкретная программа зависит и от идей общего
порядка, и от частных моментов сегодняшнего дня. Я только что закончил запись
прелюдий Скрябина и поэтому решил включить опус 11 в свою программу. "Симфонические этюды" меня многие просили сыграть еще раз, и я с огромным
удовольствием это делаю. "Полонез-фантазию" я играл очень много, за исключением
последних нескольких лет, и сейчас возвращаюсь к пьесе с новыми чувствами.
Кроме того, "Полонез-фантазия" дает необходимый баланс, она хороша для начала и
образует естественную крепкую связь между Шопеном и Скрябиным. - Композиторы, чью
музыку вы будете играть, были выдающимися пианистами, и их пианизм находил
отражение в фортепианной фактуре. - И Шопен, и Скрябин - гении фортепиано, они знали его
изнутри как никто. У Скрябина и Шопена все написано очень пианистично, это
идеальный пианизм. У Шумана - не идеальный, он в общем-то не был профессиональным
пианистом, и многие жалуются, что его сочинения написаны неудобно. Да, отчасти
верно. "Симфонические этюды", с одной стороны, предполагают оркестровый масштаб.
С другой, это настолько фортепианное сочинение, что, даже если его
оркестровать, лучше не станет, ведь Шуман исходит из самой природы фортепиано и
добивается удивительных оркестровых эффектов именно через фортепианный подход. Вы
знаете выражение "поэт фортепиано"? Вот все они были поэтами фортепиано,
фортепиано для них - целый мир, в котором они могли выражать свои мысли и
чувства. - У каждого из этих
композиторов свой ярко индивидуальный стиль письма. Есть ли в них какие-то
особенно дорогие вашим пальцам и сердцу черты? - Все эти сочинения неразрывно связаны с индивидуальностью
каждого композитора. Они были очень разными людьми, и это слышно в их музыке,
услышав которую, невозможно ошибиться в авторстве. Не могу сказать, что
специально стараюсь подчеркнуть какие-то особенности, надеюсь, это получается
естественным образом. Но надо сказать, что все эти композиторы, как и многие в
то время, были импровизаторами, и отчасти их музыка является результатом
записанных импровизаций. Импровизационное начало очень сильно в их музыке, и для
меня оно очень важно. Еще мне дорого в музыке романтизма то, что она выражает
субъективный мир каждого автора, порождена очень личными, даже интимными, сокровенными
чувствами. Для меня это особенно ценно, и я пытаюсь воспроизвести те чувства и
идеи, которые ими владели. - А какие идеи ими
владели? Конечно, мы много об этих композиторах по их письмам, по воспоминаниям
их и современников. Но каким вы представляете каждого из них, выходя на сцену Большого
зала? - Не думаю, что, выходя на сцену Большого зала, я буду себе
представлять конкретные мысли этих людей, да, наверное, не в них дело.
Действительно, мы много знаем об их жизни, но многого не узнаем никогда. Кажется,
что о Шопене все известно, но, я думаю, он был человек очень хрупкий, ранимый и
мы знаем о нем далеко не все. Скрябин, хотя и очень похож на Шопена по складу
своей личности, по хрупкости, чуткости, но он как раз был очень открытым,
всегда играл неоконченные сочинения друзьям и вообще охотно делился своими
мыслями. Однако черты личности композитора, которые, несомненно, важно знать,
не всегда находят прямое отражение в творчестве. И наоборот: то, что важно в
творчестве, не всегда связано с бытовыми, человеческими чертами автора. - Благодаря вашей
манере игры - экспрессивной, захватывающей, эмоциональной - вас уже давно и
справедливо называют одним из лучших интерпретаторов музыки романтиков. А что
для вас является главными приметами романтического фортепианного стиля? - Это сложный вопрос и скорее дело специальных
музыковедческих исследований. Но то, что вы сказали, конечно, относится к
романтическому стилю: экспрессия, эмоциональность, в каком-то смысле
импровизационность - без этого романтическая музыка немыслима. И я думаю, что
не только романтическая, но и всякая другая, если честно. Можно сказать, что в XIX
и первой половине ХХ века так называемое романтическое направление было настолько подавляющим, что в
некотором смысле превратилось в штамп. Случались немыслимые перехлесты, когда
пианисты исправляли текст композиторов в соответствии со своими
представлениями, что совершенно недопустимо. Романтическая музыка приобрела
огромную популярность, и иногда эта популярность использовалась, даже сто лет
назад, в коммерческих целях. Люди эксплуатировали внешние эффекты этой музыки,
забывая о гораздо более ценных вещах.
- Мы привыкли думать,
что практически вся романтическая музыка программная. Многие пьесы Шопена и
Шумана разобраны по тактам с подробными объяснениями, что там происходит. На
прелюдии Скрябина давно прилепили ярлык «лирический дневник». А в какой степени
для вас эта музыка сюжетна?
- Конечно, есть сочинения, где существует нарратив, и его
надо знать. Но это не главное. Да, история может что-то добавить к нашему
пониманию произведения, но есть чисто музыкальные ценности, которые человек
должен чувствовать и понять. Самое главное - проникновение в собственно
музыкальную ткань. Это гораздо ценнее, чем просто автобиографические данные или
сюжет, которые композитор мог заложить в свою музыку.
- Какое значение вы,
играя романтический репертуар, придаете знанию контекста - литературы,
живописи, истории того времени?
- Для меня это вещь безусловная: играть Шумана, не зная
литературных истоков его музыки, не зная произведений Гофмана, "Крейслерианы",
просто невозможно. В них основа произведений Шумана, и без этого знания музыка
будет гораздо беднее. Спектр эмоций, мыслей и идей необыкновенно расширяется,
когда человек знает культуру той эпохи, в которой выросла эта музыка.